Обсуждение книги Хайнца Вайсса
«Травма, Вина и Репарация»
Украина, февраль 2022 года
Джон Стайнер
Я очень рад возможности открывать дискуссию и обсуждение книги Хайнца Вайсса «Травма, Вина и Репарация». Я знаю Хайнца с 1992 года, когда он работал в Тавистокской клинике, и уже почти 30 лет мы поддерживаем дружеские и профессиональные контакты, описывая в своих работах очень схожие сферы. Его книга очень хорошо вписывается в сферу моих интересов — психических убежищ, проблем, возникающих в результате их существования, идеализированных иллюзий, с которыми нам всем так тяжело расставаться. Не так давно меня заинтересовало изучение типа внутренних объектов, которые препятствуют завершению процесса скорби, и которые так легко могут закрепиться во внутреннем мире меланхолика.
Хайнца поразил объем травмы, пренебрежения и злоупотребления, обнаруживаемый в истории пациентов, которых он изучал и описывал. Многие из них были серьезно нарушенными людьми, проходившими лечение в образцовой службе дневного стационара при госпитале Роберта Боша в Штутгарте, которой Хайнц заведует, и впоследствии перешедшими в интенсивный психоанализ. Приблизительно год назад Хайнц и я обсуждали те особенности, которые, по его мнению, присущи внутреннему миру травмированных пациентов.
а) Навязчивые повторения, в которых аспекты травматического опыта повторяются снова и снова без какого-либо развития или изменений.
- b) Конкретное мышление, которое ассоциируется с интернализацией конкретных объектов и неспособностью приобрести и использовать символическую функцию.
- c) Безвременность, особенно когда травмирующие объектные отношения полностью оккупируют психику в здесь и сейчас и приводят к явному прекращению хода времени, парализуют способность забывать, позволяя, тем самым, объектам заполнять собой прошлое.
- d) Спутанность внутреннего и внешнего, хорошего и плохого, а также хрупкое ощущение реальности и идентичности.
- e) Аддиктивная зависимость от патологических организаций, которые используются в качестве защиты, но часто они приносят больше вреда, чем пользы.
Внутренний мир в меланхолии
Меня поразило сходство характеристик травматических объектных отношений и объектных отношений в скорби, которая так и не завершились, и в меланхолии, возникающей в результате такого сбоя. Внутренний мир меланхолика содержит упрекающие объекты, которые требуют к себе внимания, жалуются на то, что их повредили, требуют возмездия и восстановления. Объект может быть идеализированным или преследующим, но чувство обиды (grievance) неизбежно и может доминировать в отношениях. Оно служит для экстернализации источника травмы и таким образом функционирует в качестве параноидной защиты от вины.
В своих великолепных рассуждениях в «Скорби и меланхолии» 1917 года Фрейд показал, что самобичевание и обвинения в свой адрес, являющиеся индикатором тяжелой депрессии, возникают в результате идентификации с объектом. Более того, именно идентификация приводит к собственническому удерживанию объекта, которое и помогает отрицать полное переживание утраты.
Как проективная, так и интроективная идентификация создают составные объекты самости (composite self-objects), и именно это качество препятствует развитию символической функции. Сигал предположила, что если самость не рассматривается как что-то отдельное от объекта, символ не отделяется от того, что он символизирует. Это означает, что объект воспринимается конкретно, часто как что-то находящееся как в теле, так и в сознании, давящее на пациента, который недоволен его присутствием и желает освободиться от него.
Гамлет в пьесе Шекспира высказывает следующую жалобу:
Век расшатался – и скверней всего,
Что я рожден восстановить его! (перевод М. Лозинского)[1]
Поскольку объект не был полностью оплакан, он, как правило, преследует пациента как призрак, который не является полностью ни живым, ни мертвым. Конкретность означает, что отношения не могут быть метаболизированы в виде снов и фантазий; обычно с ней справляются с помощью проективной идентификации (Бион, 1962). Как отмечает Хайнц, это имеет огромное влияние на способность пациента к репарации. Он обязан восстановить объект, который требует конкретной репарации и, поскольку объект мертв, это можно достичь только с помощью всемогущества. В этом требовании жизнь поддерживается ввиду неоднозначности, связанной с мертвым состоянием объекта, наполняющего этого призрака как состояние, в котором он не полностью жив, но и не совсем мертв.
Жуткая сила призраков
Я рассматривал эти качества в шекспировском Гамлете, где призрак отца появился, чтобы преследовать (to haunt) сына и выдвигать к нему требования, при том, что Гамлет не уверен, является ли этот жуткий призрак чем-то хорошим или плохим.
Гамлет
Отзовись
На эти имена: отец мой, Гамлет,
Король, властитель датский, отвечай!
Не дай пропасть в неведенье. Скажи мне,
Зачем на преданных земле костях
Разорван саван? Отчего гробница,
Где мы в покое видели твой прах,
Разжала с силой челюсти из камня,
Чтоб выбросить тебя?
Гамлет
К тебе взываю: Гамлет, повелитель,
Отец, державный Датчанин, ответь мне!
Не дай сгореть в неведенье, скажи,
Зачем твои схороненные кости
Раздрали саван свой; зачем гробница,
В которой был ты мирно упокоен,
Разъяв свой тяжкий мраморный оскал,
Тебя извергла вновь?
Гамлет
Я говорю с тобой: тебя зову я
Гамлетом, королём, отцом, монархом!
Не дай в незнании погибнуть мне!
Скажи, зачем твои святые кости
Расторгли саван твой? Зачем гробница,
Куда тебя мы с миром опустили,
Разверзла мраморный, тяжёлый зев
И вновь извергнула тебя?
Гамлет был на похоронах и видел, как отца предали земле, поэтому не существовало обычного объяснения тому, как он мог появиться, словно живой, и все же он возник из гробницы, которая растворила свой тяжелый зев и выпустила его.
Зависимость от внешней раковины или панциря
Незрелое Эго ищет защиты от внешней агрессии прибегая к фантазиям о вхождении в материнское тело и психику, а защита от травмирующих стимулов становится отвердевшей косной структурой в виде раковины/панциря, защищающего моллюска как уязвимость младенца. Генри Рей описал как его пациенты в больнице Maudsley считали эту больницу «Кирпичной Матерью». Защита имеет положительное качество твердости, и при интернализации функционировать как броня характера, описаная Райхом (1933). Часто именно это отвердение ценится благодаря придаваемой им силе, и ассоциируется с эмоциональной стойкостью, которая и делает обиду непреклонной.
Однако, ригидность контейнирующего объекта может привести к клаустрофобическим тревогам. Вместо идеализированного материнского пространства, в котором пациент ожидает, что будет единственным объектом материнского внимания, отец и сиблинги кажутся конкурентами за внимание матери, а это может привести к травмирующему развенчанию иллюзии, которая ощущается как изгнание из рая. Внутри матери пациент боится нападения со стороны отца и сиблингов, постоянно ощущает преследование и загнанность в ловушку. Клаустрофобия приводит к желанию сбежать, но при этом такое желание сопровождается негодованием из-за изгнания. Вне объекта, для сравнения, пациент чувствует себя незащищенным и открытым агорафобическим тревогам. В конечном итоге он нигде не может чувствовать себя в безопасности. Генри Рей называет это клаустро-агорофобической дилеммой, и последняя книга Хайнца, которая должна выйти в этом году, посвящена данной теме.
В то же самое время пациент ощущает желание уступить, иметь возможность быть смягчиться, позволив обиде уступить место горю. Затем может возникнуть тепло и чувство прощения могут сопровождать слезы. Хоть это может и приносить облегчение, эти чувства могут вернуть ощущение уязвимости и возобновить потребность в защите от жесткой структуры.
Мы можем видеть это в том, как Гамлет хочет иметь возможность смягчиться.
О, если б ты, моя тугая плоть,
Могла растаять, сгинуть, испариться!
О, если б этот плотный сгусток мяса
Растаял, сгинул, изошел росой!
О если б вы, души моей оковы,
Ты, крепко сплоченный состав костей,
Ниспал росой, туманом испарился…
Выход из раковины
В случае если возникает возможность растаять или смягчиться, то развитие может возобновиться, а пациент имеет возможность оставить безопасность материнской раковины, чтобы самому выйти в реальный мир. Однако, его уязвимость и мягкость оказывается открытой, поэтому чтобы выжить для него жизненно важно выработать источник внутренней а не внешней силы. Огромное эволюционное преимущество животных, которые сформировали хребет или позвоночный столб соизмеримо с ментальной силой и мобильностью, которую может обеспечить внутренняя психическая структура. Именно отсутствие такой внутренней основы заставляет ребенка чувствовать зависимость от внешней материнской раковины и приводит к потребности снова войти в тело матери в поисках защиты.
Поворотный момент в скорби
В скорби нам всем рано или поздно приходится столкнуться с изменением направленности интереса, который вначале направлен назад в сторону утраченного объекта, но в какой-то момент, если скорбь достаточно проработана, интерес меняется в сторону будущего.
На ранних этапах создается мощная связь с утраченным объектом через интернализацию каннибалистического типа, посредством которой удерживается объект, поддерживается контроль и владение им (Фрейд, 1913). Конкретность внутреннего объекта заставляет прошлое казаться реальным и настоящим, и в основном за счет такой интернализации отрицается вся полнота влияния утраты. Однако, в процессе скорби принимается реальность утраты, а направление внимания меняется на 180 градусов с прошлого на будущее, с предыдущего поколения на следующее. Нередко возникает сопротивление этому переходу, ход скорби приостанавливается, а скорбящий остается поглощен утратой без возможности двигаться вперед.
Фрейд определил, что важным шагом является признание того, что утраченный объект действительно утрачен, а для этого скорбящий должен учитывать вердикт реальности. Фрейд считал, что реальность в конце концов обычно побеждает, но при этом он был озадачен тем, почему справиться с процессом настолько сложно и болезненно. Сложность заключается в том, что диктату реальности невозможно подчиниться сразу.
«Все происходит постепенно, требует огромного количества времени и катектической энергии, тем временем существование утраченного объекта продлевается психически. Каждое отдельное воспоминание или ожидание, в которых либидо связано с объектом, появляется, гипер-катектируется, и сопровождается отделением либидо» (1917).
В наше время мы оперируем не столько понятием либидо, а скорее ранее отвергнутыми (disowned) частями самости, которые в скорби удаляются из объекта и возвращаются Эго (Стайнер, 1996). Именно эти процессы позволяют скорбящему отвернуться от утраченного объекта и заняться настоящим и будущим, но эти процессы не так просто осуществить. Поскольку сам процесс отворачивания должен, в определенной степени, ощущаться как насилие, он интерпретируется как эдипальное убийство и оставляет по себе неизбежное чувство вины и стыда.
Именно из-за неопределенной природы призраков трудно определить, жив ли все еще объект в психике, или же ему позволено умереть, или он уже принят как мертвый. Когда вердикт реальности не четкий, кажется, что объект находится в состоянии между жизнью и смертью. Это мир призраков и духов, вызывающих жуткое чувство и преследующих пациентов своими требованиями. Гамлет в растерянности, он не знает, должен ли он относиться к призраку как к живому человеку, и, как следствие, оберегать его, или же принять его смерть и далее отпустить его через скорбь. Он решает полностью посвятить свою душу его памяти и отталкивает все остальное в сторону.
Помни меня
Исчезая, призрак отца Гамлета оставляет свое знаменитое требование, «Помни меня», которое привяжет к нему Гамлета, и по крайней мере пока месть не свершится, не позволит ему двигаться дальше. И Гамлет отвечает:
Помнить о тебе?
Да, бедный дух, пока есть память в шаре
Разбитом этом. Помнить о тебе?
Я с памятной доски сотру все знаки
Чувствительности, все слова из книг,
Все образы, всех былей отпечатки,
Что с детства наблюденье занесло,
И лишь твоим единственным веленьем
Помнить о тебе?
Да, бедный дух, пока гнездится память
В несчастном этом шаре. О тебе?
Ах, я с таблицы памяти моей
Все суетные записи сотру,
Все книжные слова, все отпечатки,
Что молодость и опыт сберегли;
И в книге мозга моего пребудет
Лишь твой завет, не смешанный ни с чем,
Мне помнить о тебе? Да, бедный дух,
Пока есть память в черепе моём.
Мне помнить? Да, с страниц воспоминанья
Все пошлые рассказы я сотру,
Все изреченья книг, все впечатленья,
Минувшего следы, плоды рассудка
И наблюдений юности моей.
Твои слова, родитель мой, одни
Пусть в книге сердца моего живут
Без примеси других, ничтожных слов.
Чтобы не ослабла решимость отомстить за отца, Гамлет клянется опустошить свою душу от всего, кроме памяти. Такой целеустремленностью он укрепляет связь со своим отцом и прошлым, отбрасывает все возможные связи со своими собственными потребностями и будущим. В тот момент, когда Гамлет присоединяется к отцу и ставит свою жизнь на паузу, все творческое, что могло бы быть в нем самом, отложено на потом.
Символическая репарация в сравнении с конкретной
Способность к символическому функционированию дает огромное преимущество, поскольку она позволяет организовать переход от прошлого к будущему, сопровождающийся меньшим уровнем отчаяния и, таким образом, требует меньше всемогущественных решений. Конкретная репарация требует, чтобы утраченный объект вернулся к жизни всемогущественным образом, восполнения нанесенного ущерба; но вред от всемогущества всегда будет больше чем полученная с его помощью репарация. Для пациента, а с ним и для многих аналитиков, сложно предвидеть, как символическая репарация функционирует и как ее можно представить. Генри Рей часто приводил пример женщины, отчаявшейся репарировать поврежденный образ своей матери, которая была мертва и, казалось, ей уже нечем было помочь. Со временем состояние пациентки улучшилось, и когда у нее самой появился ребенок, она открыла для себя, что это достижение позволило ей получить внутреннюю мать, способную поддерживать ее и наслаждаться образом игры с внуком в своем воображении. Символ хорошей внутренней матери был восстановлен, несмотря на то, что пришлось отпустить настоящую конкретную мать и позволить ей умереть. Невозможность все исправить было частью отказа от всемогущества и признания ограничений того, что можно достичь в человеческой сфере. Именно символическая репарация позволяет пациенту двигаться вперед и удовлетворять свои собственные потребности и потребности будущих поколений, вместо того чтобы застрять на месте, направив свой взгляд назад в прошлое.
Превращение призраков в предков
Такой переход к символизму описан как превращение призраков в предков. Конкретное присутствие утерянного объекта преобразуется в символическое присутствие идеала или репрезентации.
Не так давно в диалогах с Бараком Обамой Брюс Спрингстин сказал:
«Дело в том, что нужно превратить своих призраков в предков. Призраки преследуют вас. Предки идут рядом, утешают, открывают взгляд на жизнь, которая будет вашей собственной. Мой отец идет рядом со мной, сейчас он мой предок. На это ушло много времени» (Спрингстин и Обама, 2021).
Спрингстин использует фразу, ранее употребленную Левальдом (1960), психоаналитиком, цитировавшим Фрейда в описании того, как глубоко бессознательные образы возникают в переносе и трансформируются в ходе анализа.
Призрак как конкретное присутствие в сравнении с Йориком как предком
Эта тема рассматривалась в сцене с Гамлетом на кладбище. В ней мы видим огромную разницу в переживаниях Гамлета от встречи с призраком отца, чье присутствие продолжает его преследовать, и воспоминаниях о Йорике, бывшем придворном шуте, который остается в его душе в виде воспоминания, устойчиво закрепленного в прошлом.
Гамлет
Бедный Йорик! – Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал, не знаю, сколько раз.[2]
Есть много других сфер, рассматриваемых Хайнцом Вайссом, которые можно рассмотреть в отношении клинического материала, представлять который он будет позже. При подготовке данной работы я вдруг осознал, как часто ссылаюсь на Генри Рея, который был для меня важным наставником и другом и, очевидно, сейчас он идет рядом со мной пока я пишу эти строки. Я надеюсь, что с помощью этих идей мы сможем воспринимать материал Хайнца осознавая множество возможных ответвлений в его понимании.
Перевод А. Тилиги.
Научная редакция И.Ю. Романова.
Библиография
Reich W. (1933) Character Analysis. New York: Orgone Institute Press 1949.
[1] Порвалась дней связующая нить.
Как мне обрывки их соединить! (перевод Б. Пастернака);
Ни слова боле: пала связь времён!
Зачем же я связать её рождён? (перевод А. Кронеберга).
[2] Гамлет
Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио; человек бесконечно остроумный, чудеснейший выдумщик; он тысячу раз носил меня на спине; а теперь – как отвратительно мне это себе представить! У меня к горлу подступает при одной мысли. Здесь были эти губы, которые я целовал сам не знаю сколько раз.