Психоанализ и язык. Жильбер Диаткин

«Непредубежденному собеседнику», спросившему Фрейда о характере аналитической работы, тот ответил: «Они говорят друг с другом, и более ничего» (Freud, 1926, p. 33). Как язык может разъединить следы в памяти и фантазии, закрепленные в бессознательном, зачастую с младенчества, и привести пациента к тому, чтобы он воспроизвел против своей воли самое абсурдное поведение? Мы можем сразу ответить, что язык не действует в психоанализе: он не диктует пациенту, как себя вести, не поощряет его ни к чему, не высвобождает заблокированный импульс с катарсическим эффектом, как в других видов психотерапии.

Чтобы понять, как язык работает в психоанализе, нам необходимо тщательно рассмотреть клинический пример.

Мелани Кляйн

 

Для Мелани Кляйн язык вовлечен в психоанализ настолько, насколько предполагается символизация. Кажется, она не уделяет никакого внимания словесной субстанции. Однако когда ее биограф, Филлис Гросскарт, интервьюировала Ричарда, бывшего пациента Кляйн, которому на тот момент исполнилось 50 лет, первое, что он вспомнил, была игра слов:

«О, это трудно вспомнить… Она приняла меня в кабинете, да, где были две комнаты, стол и игрушки, линкоры; помню, мне пришла идея, что я буду бомбить Берлин, и так далее, и Брест. Мелани ухватила Брест, b-r-e-a-s-t (грудь), что, конечно, прекрасно отвечало ее методу» (Grosskurth, p. 357).

Фактически, Кляйн такой интерпретации не делала. Это сам Ричард сообщил ее своему аналитику, рассказав о каламбуре своего отца (Klein, 1961, p. 41). Однако я думаю, что Ричард отлично воспринял ту особую роль, которую слова играют в аналитической речи для каждого аналитика, включая Мелани Кляйн. Но эта работа слов обычно происходит в психике аналитика, отталкиваясь от неких особенностей языка пациента и поднимая в предсознательном аналитика множество воспоминаний о прошлом сеанса, но также о более давних моментах лечения, а также о прошлом как пациента, так и аналитика.

Первый сеанс Ричарда, которому тогда было 10 лет, состоялся во время Второй мировой войны, в Шотландии. И он, и его аналитик бежали из Лондона, который интенсивно бомбила Германия. Ричард начал с того, что сообщил своему аналитику, Мелани Кляйн, о своих фобиях: он боялся других детей на улице, он ненавидел школу, и он постоянно думал о войне. Он был уверен, что союзники победят, но беспокоился о тех ужасных вещах, которые Гитлер делает в Польше. Займется ли он этим же в Англии? Ричард верит, что Гитлер проиграет!

На стене висела большая географическая карта, на которую Ричард поглядывал, когда говорил:

«Г-жа К. из Австрии, да? Гитлер плохо обошелся с австрийцами, хотя и сам австрияк…» Возле дома, в котором они жили в Лондоне, упала бомба. Она не причинила большого вреда, но бедный повар, конечно, испугался. И канарейки были потрясены и испугались.

«Затем он задумался, обо всем ли рассказал, что его пугает. Ах да! Его интересует, как все устроено внутри него и внутри других, как там циркулирует кровь. Если надолго опустишь голову вниз, и кровь остановится в голове, ты умрешь?».

Аналитик спросила его, беспокоится ли он о матери. Ричард ответил, что он очень часто боится, ночью, что плохой человек, бродяга, заберется в дом и обидит мать и похитит ее. Если это случится, он обольет бродягу кипятком, чтобы защитить мать. До его рождения ее сбила машина, и домой ее принесли на носилках.

Аналитик спросила, как бродяга заберется в дом:

«Ричард, помолчав, сказал, что он может проникнуть через окно, возможно, разбив стекло».

Тогда Мелани Кляйн дает первую интерпретации в этом курсе лечения:

«Г-жа К. спросила его, не правда ли, что этот бродяга, который может навредить его матери, похож на Гитлера, который напугал повара вечером во время налета, и который плохо поступил с австрийцами. Ричард знал, что г-жа К. из Австрии, и что с ней тоже плохо поступили. Возможно, ночью он боится, когда его родители находятся в своей кровати; он боится, что что-то произойдет между ними посредством их половых органов, и это повредит матери» (Klein, 1961, p. 20-21).

Как слова Ричарда произвели в душе аналитика психическую работа, которая породила эту как будто произвольную интерпретацию? Полагаю, возможно, когда Мелани Кляйн услышала слово «кровь» в странном вопросе Ричарда («Если надолго опустишь голову вниз, и кровь остановится в голове, ты умрешь?»), она подумала не только об окровавленных жертвах бомбардировки, но также и о менструальной крови, и соответственно – о садистической инфантильной сексуальной теории коитуса. Фантазия Ричарда о бродяге, вторгающемся в дом, подтвердила эту догадку.

Разумеется, мы никоим образом не можем узнать, как происходил ассоциативный процесс у Мелани Кляйн в 1943 году. Поэтому я обращусь к случаю из личного опыта, чтобы попытаться понять, каким образом язык работает в психике аналитика.

Пример из личного опыта, из недавней консультации

 

Молодая женщина снова попросилась ко мне на прием – через 25 лет. Она два года проходила у меня психотерапию, будучи ребенком, в возрасте с 7 до 9 лет. Теперь она хочет начать психоанализ, поскольку ограничивает себя на работе, а могла бы взять на себя больше ответственности, чем сейчас. Я сказал, что не смогу вести ее снова, но помогу найти аналитика, если это требуется.

Наша встреча взволновала ее – как и меня! Она помнит мое лицо, помнит, как делала длинный рисунок, прикрепляя один лист бумаги к другому. Предыдущей ночью она видела сон о том, что пришла ко мне. Это был я и кто-то еще. Я показал ей маленький объект на полке, мышь, и сказал, что он играл важную роль в ее терапии в прошлом; однако она об этом не помнила. Она все больше понимала, что говорит сейчас не со мной, что это обман. И «простите меня, вы находились в больнице, и я должна была пойти туда, чтобы найти то, что искала». Там было много коридоров, она заблудилась и проснулась. Она читала «Пигглю» Винникотта и понимала, что существуют важные для детей объекты. Также она должна была посетить стоматолога.

Я спросил ее, что она думает по поводу мыши.

Она сейчас отлучает от груди годовалого ребенка. Это довольно трудно. Ночью она иногда просыпается от решительного движения, словно сбрасывает с себя юркое животное, которое бегает по всему ее телу, как мышь. Фактически, раньше она засыпала с ребенком у груди. Теперь он засыпает у нее на руках, но не во время кормления.

Я вернулся к ее симптому и сказал, что она уже тогда ограничивала (curbing) себя, когда я занимался ею в детстве. Она умела читать, но не могла писать. В ходе терапии этот симптом исчез.

Она сказала, что теперь происходит то же самое. Она не в состоянии писать свой магистерский диплом. Она предпочитает работать на кого-то другого, чем самой быть начальником.

По сути, она хотела увидеть меня, чтобы проверить, было ли одно воспоминание, которое всплыло у нее во время терапии в подростковом возрасте, реальностью или фантазией. Когда она находилась на отдыхе в Африке с родителями, какой-то мужчина вошел в ее комнату, где она была одна, и мастурбировал перед ней. Она тоже мастурбировала. Вероятно, этот мужчина исчез, когда она позвала родителей, которые спали в соседней комнате. Также она рассказала о другом воспоминании, о сексуальной травме, полученной в метро.

Затем она замолчала.

Я спросил о ее работе. Она рассказала мне, чем занимается. Она вынуждена много месяцев трудиться, чтобы состоялось единичное короткое событие, и затем от ее работы не остается никаких следов. Выглядела она подавленно. После рождения ребенка она погрузилась в тяжелую депрессию. Она плакала каждый раз, когда видела мать. Ее роды совпали с пожаром в доме родителей. Все сгорело. У нее остались только два фотоальбома с ее детскими фотографиями. Кроме того, в одно и то же время произошло много смертей. Умерли ее дед по матери и брат отца. Она плохо его знала, поскольку он остался в Восточной Европе.

Я спросил, знает ли она, почему ее отец покинул свою страну, в отличие от дяди.

У ее отца была такая возможность. Но дядя остался. Он был отличным телемастером и легко мог зарабатывать на жизнь там. Фактически, он сумел самостоятельно собрать телевизор, когда ему было 15. Дедушка со стороны отца, у которого был магазин до революции, потерял все, когда после войны пришли коммунисты. Повсюду в доме он спрятал золото и драгоценности. Они до сих пор продолжают находить драгоценности, спрятанные дедушкой. Недавно она получила такое кольцо.

Я сказал, что, когда она рассказала мне о мыши и о стоматологе… (я не смог закончить фразу).

Она засмеялась и дала ассоциацию в связи со своей депрессией: ее идея заключается в том, что она не проживает по-настоящему лучшие моменты своей жизни, у нее всегда такое чувство, будто она рассказывает себе свою жизнь с точки зрения пожилой дамы; то же самое было и в детстве.

Когда пациентка сказала мне, что она собирается к стоматологу после визита ко мне, я тут же проассоциировал мышь в ее сновидении с французским детским ритуалом. Когда у ребенка выпадает молочный зуб, родители кладут этот зуб ему под подушку, и говорят, что ночью придет мышка и принесет ему подарок. Утром ребенок с восторгом находит под подушкой маленький подарок. Я ничего не сказал и ждал конца беседы, чтобы связать мышь, стоматолога и трагедию в ее семье с подарками от ее деда.

Как и слово «кровь» в примере с Ричардом, слово «мышь» в моей психике установило связь между странной деталью в сновидении и как будто бессмысленной деталью в рассказе пациентки – что после визита ко мне она собирается посетить стоматолога. Но эта связь обрела смысл для меня и для нее только впоследствии, когда она рассказала историю о том, как дед потерял магазин, и о доме. Это, в свою очередь, соотнеслось с ее депрессивным состоянием и с ее вопросом об эпизоде с незваным гостем во время ее отдыха в Африке.

В этих примерах слово в рассказе пациента стимулирует ассоциативный процесс аналитика. Внимание аналитика привлечено повторением в его психике одного и того же слова в двух различных контекстах, с двумя различными значениями: одно и то же слово, «кровь», символизирует сначала бомбежку, а затем менструацию; или же слово «мышь» вначале символизирует утраченный зуб, а затем утраченную семью. Разумеется, символизация важна сама по себе, но импульс аналитическому процессу придает не столько символизация, сколько отношение между двумя символами.

Языковая теория Фрейда

 

В этих примерах разный контекст придает разные значения одному и тому же слову. Зачастую также омофония, игра слов привлекает внимание аналитика. Именно это мы видим в примерах клинической работы, приведенных Фрейдом в своих трудах, начиная от «Исследования истерии» и до «Фетишизма», включая «Толкование сновидений» и «Историю болезни Доры». Фрейд был озадачен этим свойством бессознательного. Вначале он полагал, что существует прямая аналогия между работой сновидения и каламбуром. Исходя из этого он написал «Остроумие и его отношение к бессознательному». В этой работе он поясняет, что в шутке слово обладает двойным значением: невинным, которое обезоруживает критику, и «тенденциозным» (сексуально регрессивным или агрессивным), которое свободно проявляется под прикрытием невинного. В «Остроумии и его отношении к бессознательному» (Freud, 1905) заложены основы психоаналитической теории языка. К сожалению, Фрейд отказался от дальнейшей работы над этой темой. У этого отказа несколько причин:

1) В «Остроумии и его отношении к бессознательному» Фрейд никак не связал свою теорию шутки и психоаналитическую практику.

2) Он опирался на теории таких лингвистов, как Карл Абель и Ганс Шпербер, которые вскоре были признаны ошибочными.

3) И что самое важное, начиная с 1914, года Фрейд был вынужден признать, что у некоторых пациентов язык не работает с двойным значением. Их слова не связываются с другими словами, вызывая вытеснение своим двусмысленным значением. Они значат только то, что значат, и ничего больше. Не приводя к воспоминанию, слова этих пациентов воздействуют на аналитика, и вынуждают аналитика отвечать симметричным отыгрыванием (symmetric acting out) (Freud, 1914). Это открытие вынудило Фрейда и других аналитиков прекратить изучение языка и заняться исследованием действий.

Языковая теория Лакана

 

Мы обязаны Лакану повторным открытием значимости языка в психоанализе. Именно Лакан подчеркнул, что значим не символ сам по себе, но отношение между двумя символами, или, точнее, двумя «означающими», двумя аспектами физической субстанции слова (Lacan, 1957-1958, p. 34). У Лакана был амбициозный проект помещения языка в сердце психоанализа. Он попытался объединить структурную антропологию, структурную лингвистику и психоанализ в одну единую теорию. Для этого он должен был показать, что концепции этих трех дисциплин одинаковы. Например, что «означающее» – это то же самое, что и примитивная форма репрезентации, которую Фрейд называет «vorstellung-repr?sentanz» (вещная репрезентация), или что метафора – то же самое, что сгущение, а метонимия – то же самое, что смещение (Lacan, 1957-1958, p. 34). Этот проект сначала вызвал большой энтузиазм, и не только у некоторых психоаналитиков, но также и у французской и мировой интеллигенции в целом. К сожалению, он не выдержал критики других психоаналитиков, таких как Андре Грин, лингвистов и антропологов. Лакан сам вынужден был признать, что его идею основания психоанализа на лингвистике следует отбросить.

Андре Грин

 

В своей непереведенной статье «Le langage dans la psychoanalyse» (Green, 1983) Андре Грин указывает на то, что психоаналитические рамки установлены таким образом, чтобы мир пациента выражался как можно больше через язык, и только через язык. Пациент лежит на кушетке, неподвижно, он не видит аналитика, и все его чувства и идеи должны выливаться в слова. Это не только перенос на аналитика, но и перенос на речь. Двойное значение слов – это первое измерения данного переноса на речь. Грин называет его «двойной значимостью» (double signifiance). Обычно первое следствие двойного значения слова заключается в том, что оно помогает аналитику понять, что пациент говорит о чем-то ином, чем его явная, манифестная тема разговора. Например, что Ричард говорит о менструации матери, когда интересуется циркуляцией крови, или о своем аналитике, когда говорит о Гитлере. Или что моя пациентка говорит обо мне, когда упоминает стоматолога, и о том мужчине, который зашел в ее комнату, когда она спала. Это первое, чему молодого аналитика учит опыт: слушать то, что Грин называет «двойной отсылкой», распознавать перенос за явным содержанием речи. Двойная отсылка (double reference) – это второй аспект переноса на слова.

Прислушиваясь к двойной отсылке и двойной значимости, аналитик работает с тем, что Фрейд назвал предсознательными «словесными репрезентациями». Словесные репрезентации связаны в бессознательном с «вещными репрезентациями», следами прошлых фантазий и травм, которые можно проработать, только работая над словесными репрезентациями (Freud, 1915). Это Грин называет «двойной репрезентацией» (double repr?sentance), которая является третьим и самым важным аспектом переноса на речь.

Перевод З. Баблояна.

Научная редакция И.Ю. Романова.

Библиография

Freud, S. (1900) The Interpretation of Dreams. Tr. Angl. J. Strachey. The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud. First Part, Vol. IV, The Hogath Press, London, 1953, 338 p.

Freud, S. (1900) The Interpretation of Dreams. Tr. Angl. J. Strachey. The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud. Second Part, Vol. V, The Hogarth Press, London, 1953, 338 p.

Freud S. (1905) Wit and its Relationship to the Unconscious.

Freud S. (1914) Remembering, repeating and working through. Tr. аngl. Joan Riviere (1924), in The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, Volume XIII, London, The Hogarth Press and The Institute of Psycho-Analysis, Toronto, 1958.

Freud S. (1915) L’inconscient. Tr. fr. J. Laplanche et J. B. Pontalis in M?tapsychologie. Gallimard, Paris, 1968.

Freud (1926) La question de l’analyse profane. Propos ?chang?s avec un interlocuteur impartial. Tr. fr. J. Altounian, A. et O. Bourguignon, P. Cotet, et A. Rauzy. Gallimard, Paris, 1985, 205 p.

Grosskurth Ph. (1986) Melanie Klein. Her world and her work. Knopf, 1986 — 515 p., Tr. fr. C. Anthony, M?lanie Klein, son monde et son ?uvre. PUF, Paris, 1989, 677 p.

Green A. (1983) Le langage dans la psychanalyse. In Langages, IIe Rencontres psychanalytiques d’Aix-en-Provence. Pp. 19-113. Les Belles Lettres, Paris, 1984, 353 p.

Klein M. (1961) Narrative of a Child Analysis. The Hogarth Press. Tr. fr. M. Davidovici Psychanalyse d’un enfant. Tchou, Paris, 1973.

Lacan J. (1953) Fonction et champ de la parole et du langage en psychanalyse. In Ecrits. Ed. du Seuil, Paris, 1966.

Lacan J. (1957-1958): Le S?minaire. Livre V. Les formations de l’inconscient, p. 30.