Я хотел бы начать с того, что ни в коей мере не считаю себя ни верным последователем Уилфреда Биона, ни даже серьезным знатоком его творчества. (1) Далеко не все движения его мысли хорошо мне понятны и далеко не всё из более или менее понятного я могу безоговорочно принять. Однако я целиком согласен с теми, кто считает Биона одним из крупнейших теоретиков психоанализа со времен Фрейда, и даже кем-то большим, чем теоретик: мыслителем, предпринявшим попытку глубокого переосмысления философских, прежде всего эпистемологических основ психоаналитического учения.
В моем профессиональном кругу обращение к идеям Биона, как мне кажется, происходит под влиянием двух специфических факторов: почти полного отсутствия институализированного психоанализа в нашей стране (2) и почти безграничного теоретического плюрализма современного психоанализа, который мы начинаем изучать. Эти факторы задают направление нашему особому интересу к творчеству Биона – используя широко известную формулу Р. Валлерстайна, можно сказать, что он формируется в поле, двумя полюсам которого выступают вопросы: «один психоанализ или много?» и – «много психоанализов или ни одного?»
Мое личное знакомство с идеями Биона началось во второй половине 90-х годов в ходе групп-аналитического тренинга. К тому моменту я имел психологическое образование, писал диссертацию по философии и понемногу начинал практиковать в качестве консультанта и психотерапевта. Естественно, концепции контейнера/контейнируемого, альфа-функции и бета-элементов, К-связи (как и собственно групповые исследования Биона), даже плохо понимаемые, захватили мое внимание. Затем последовал долгий и довольно специфический психоаналитический тренинг (включающий шаттл-анализ и довольно эклектическое теоретическое обучение), в котором концепции Биона нет-нет, да и всплывали в лекциях и дискуссиях. К счастью, у меня и группы моих коллег появилась счастливая возможность в это же время систематически изучать современную кляйнианскую теорию и технику в рамках семинаров с британскими аналитиками при поддержке Мелани Кляйн Траста (на сегодняшний день эта программа длится уже более 10 лет). Конечно, в рамках этого проекты творчество Биона становилось предметом непосредственного изучения, а кроме того – воспринималось как некий фон и исток современной аналитической практики. Без обращения к нему невозможно было перекинуть мост от работ М. Кляйн к тому, что восхищало нас в клиническом мышлении Б. Джозеф, Э. О’Шонесси или Р. Бриттона. Вся программа семинаров, как и наш особый интерес к работам Биона и других авторов его поколения, были во многом мотивированы этой потребностью наведения мостов между классическим и современным психоанализом, а также – между многими «современными психоанализами». Думаю, эту потребность хорошо уловила П. Дэниел во время первого обсуждения возможностей подобной программы. Она сказала: «Вы чувствуете нехватку твердого теоретического основания» (solid theoretical background), – и это было про нас. Это же ясно понял Р. Хиншелвуд, приехавший к нам первым с недельным семинаром и затем разрешивший перевод и издание своих «Словаря кляйнианского психоанализа» и «Кляйнианский клинический практикум». И все последующие преподаватели семинаров (Э. Харгривз, Дж. Милтон и многие другие) (3), помогавшие осуществить некую «сшивку» теории с практикой, используя уже не столько систематическое изложение теории, сколько «индикативный метод» – указания на клинические проявления сложных теоретических конструктов (Hinshelwood, Clinical).
Говоря о своем собственном понимании фундаментального вклада Биона в психоанализ, я хотел бы отметить два момента, имеющие, как мне кажется, непосредственное отношение к очерченным выше трудностям поиска профессиональной идентичности в ситуации многообразия.
Во-первых, Бион радикально расширяет поле применения психоанализа, его предмет. Для него это не столько бессознательное, сколько немыслимое. А также – аппарат его осмысления и сама мысль. Начиная с работ о психозах, продолжая теорией контейнера/контейнируемого и заканчивая поздними эпистемологическими сочинениями, Бион интересуется возможностями и еще больше – сбоями развития мысли. При этом мышление – как это ни покажется странным – оказывается чем-то более широким, чем фрейдовское сознание. Его элементарные формы охватывают такие феномены, как сновидения, фантазии, ожидания (пре-концепции как пустые мысли) – эта тема впоследствии была продуктивно развита Д. Мельтцером в книге «Dream-life». Важнейшая идея Биона здесь заключается в том, что способность думать мысли (thinking thoughts) изначально разделена между младенцем и матерью (а впоследствии – между пациентом и аналитиком), и лишь постепенно становится собственным достоянием субъекта. Таким образом коммуникация становится в центр человеческого развития и, в частности, развития мышления. В этом, безусловно, Бион является наследником М. Кляйн, которая не только глубоко внедрила в психоаналитическое мышление объектно-ориентированную перспективу, но и описала в поздних работах возможность человеческой психики разделяться на части (расщепляться и фрагментироваться) и распространяться в межличностном пространстве (проективная идентификация). Кляйн уже описывает последний момент как форму коммуникации: пациент или младенец относится к другому, как к своей части, плохой или хорошей (Кляйн). Но то, что добавляет сюда Бион, это участие другой стороны: материнское, аналитическое, социальное и т.д. контейнирование, мечтание, альфа-функцию… Которые, что принципиально, определяют возможности развития «собственного разума».
С другой стороны, немыслимое – это также нечто более широкое, чем фрейдовское бессознательное (динамическое, т.е. вытесненное, или же структурное, со своими особыми логическими законами). Р. Кэпер отметил, что используя этот термин Биона, мы не должны путать его с обыденным «ах, я не могу об этом думать!» Речь идет о чем-то более фундаментальном, об опыте, действительно разрушающим нашу способность мыслить, говорить или видеть сны, вызывающим бред, галлюцинации, спутанность и т.д. Для указания на немыслимое Бион иногда использовал абстрактное обозначение бетта-элементы, иногда – кантовский термин «вещь в себе». И то, и другое – лишь намеки (4), поскольку опыт этот может быть совершенно различным для разных психик с разными способностями: для кого-то несчастная любовь (которую одна моя пациентка переживала как встречу с колдуном, физически присутствующим с тех пор в ее голове), для кого-то – военная травма (как у пациентов Фрейда, видевших бесконечно повторяющиеся сны). Как мы видим, немыслимое «глубже», чем бессознательное – поскольку только способность его перерабатывать / осмыслять в итоге приводит к формированию «контактного барьера» между бессознательным и сознательным, сновидением и явью, к возможности вытеснять и осознавать. В то же время оно оказывается и чем-то более «поверхностным», чувственно ощутимым, поскольку речь у Биона идет об эмоциональном опыте, душевной боли.
Во-вторых, большая часть усилий Биона посвящена попытке ухватить и выразить уникальность психоаналитического опыта. (5) Одной из сквозных тем его творчества является вопрос о «психоаналитических объектах»: как мы можем понять такую «вещь» как тревога? Какая способность дает нам возможность воспринять ее и другие подобные состояния, не имеющие ни цвета, ни запаха, ни формы? Как эта способность может быть развита в аналитическом обучении? Как она может быть транслирована от одного аналитика другому, так чтобы состоялся диалог и научный дискурс о чем-то, что все воспринимают? Бион говорит о ней как об интуиции, (6) и впоследствии развивает эту идею в модели слушания «без памяти и желания», «негативной способности» и т.д. Многие и довольно разнообразные его усилия – от знаменитой Таблицы (Grid) до художественных произведений и устных, иногда довольно провокативных семинаров позднего периода – посвящены этой проблеме: как развить и как передать психоаналитическую интуицию, способность воспринимать внутреннюю эмоциональную реальность.
Отступая немного в сторону, скажу, что не все формулировки Биона кажутся мне корректными с философской точки зрения. Они отчасти повторяют дискуссии неокантианцев, Дильтея и других мыслителей конца 19 – начала 20 века о природе «наук о духе»: как мы познаем историю, человеческое переживание и другие реалии человеческого духа, нужны ли нам для этого «априорные формы чувственности», «категории» или «гипотезы», участвующие в познании природы, или же опираемся при этом на какие-то другие познавательные способности. С точки зрения как неклассической философии, так и самого психоанализа, мы можем усомниться в том, что тревога действительно не имеет цвета и запаха. (7) Так же у меня есть сомнения в том, что особая способность к восприятию внутренней реальности развивается благодаря некой редукции, ограничению тех способностей, которые развиты для восприятия реальности внешней. Это звучит так, как если бы нам предложили оглохнуть, чтобы лучше видеть… Однако, как и во многом другом у Биона, здесь важна не точность формулировок, а некое наведение на проблему. Кажется, это удалось ему сполна.
На протяжении своей творческой карьеры Бион испытывал разные средства для решения двуединой задачи схватывания внутреннего опыта и его сообщения другим – от попыток создания универсального абстрактного языка до использования сложных эстетических средств. Интересно, что в течение долгого времени именно абстрактные обозначения казались ему наиболее подходящим средством: во-первых, потому что они лишены чувственных характеристик, приспособленных для описания внешней реальности, а во-вторых, потому что каждый аналитик может наполнить их своим собственным опытом. Похоже, впоследствии Бион несколько разочаровался в этих попытках создания универсального языка психоанализа – или, по крайней мере, в его возможностях обеспечить взаимопонимание разных аналитиков разных школ и традиций (Мельтцер высказывал обоснованный скептицизм в отношении этого решения еще в раннем обзоре бионовских «Трансформаций»). Но как раз в этом месте, на мой взгляд, последующее развитие истории психоанализа скорее опровергло пессимистическую оценку Бионом своих усилий. Сегодня на международных конференциях мы можем услышать бионовские термины и формулировки из уст кляйнианских аналитиков и интресубъективистов, представителей французской школы и латиноамериканских аналитиков, и т. д. (8) Концепции и пре-концепции Биона действительно наполняются очень разным содержанием.
Хорошим примером разночтений может служить знаменитый тезис о слушании «без памяти и желания» (к которому я еще буду возвращаться). Именно такое самоограничение, по утверждению Биона, может помочь аналитической интуиции – способности встретиться с психической, в пределе – немыслимой реальностью. Примечательно, что ряд аналитиков восприняли эту идею как отрицание Бионом значимости контрпереноса — или же предписывание аналитику некоего нормативного его вида (в частности, такую точку зрения отстаивал Г. Розенфельд, а сегодня озвучивает О. Кернберг). С другой стороны, И. Бренман-Пик, напротив, считает эту идею Биона точкой отсчета в переоткрытии значения контрпереноса (см. ее интервью в фильме «Встреча поколений»). Есть также те, кто предлагает углубиться в текст Биона дальше и подумать о различии между основанным на памяти и желании контрпереносом и тем, что автор называет эволюцией – спонтанным появлением новой мысли в открытом для нее разуме… Думаю, таких прочтений может быть гораздо больше, но главное, надеюсь, мне удалось выразить: в современном плюралистическом психоаналитическом мире идеи Биона способствуют коммуникации о психической реальности, хотя совсем не обязательно ведут к согласию на ее счет.
На основе этого, вынужденно конспективного изложения наиболее важных для меня тем творчества Биона (широко известных, но как уже ясно, для каждого по-своему), я хотел бы остановиться на проблемах, связанных с его изучением и преподаванием.
Наверное, из вышесказанного может быть понятным, что для меня в понимании и изучении Биона важен контекст. Думаю, это в определенной мере противоречит замыслу великого аналитика: при чтении его текстов часто создается впечатление, что автор предпочел бы восприятие своих идей как Минервы, рождающейся из головы Зевса.(9) В чем-то эта установка Биона напоминает знаменитую историю о Декарте, который в ответ на вопрос о своих учебниках указывал на анатомический стол. Оба мыслителя предлагают опираться прежде всего на опыт – хотя под опытом они понимают довольно-таки разные вещи. И тем не менее мой метод чтения Биона скорее противоположный: это не «интуитивное» их восприятие «без памяти желания» и даже не систематизация его идей. Это – контекстуализация.
Я использую работы Биона в различных «рамках» преподавания.
Во-первых, как я писал выше, в рамках программы кляйнианских семинаров мы время от времени обращаемся к работам Биона и аналитиков его круга, пытаемся понять его влияние на развитие современной кляйнианской традиции и т.д. Тексты Биона соседствовали в нашем обсуждении с работами Р. Мани-Кёрла («Когнитивное развитие»), Х. Сигал («О символизме»), Э. О’Шонесси («Теория мышления У. Биона…»), Р. Бриттона («Вера и психическая реальность» и «О контейнировании»). Думаю, что выражу общую мысль участников семинара, если скажу, что понимание вопросов, на которые пытался ответить Бион своими работами о психозах и мышлении, других подходов к решению тех же проблем, первых рецепций идей Биона в работах аналитиков его круга, революционного влияния его идей на кляйнианское мышление – чрезвычайно помогало и в понимании бионовского теоретизирования, и в определении его значения для современной кляйнианской теории и техники.
Например, бионовская идея о том, что развитие мысли связано со способностью переживать отсутствие, что мысль – это ни-что, нет-груди (no-thing, no-breast), а также вытекающая из нее модель эволюции психических элементов от наиболее примитивных до наиболее абстрактных форм, значительно проясняются при сопоставлении с теорией символизма Сигал и теорией репрезентаций Мани-Кёрла. По сути, Бион в детально разработанной теории – и в наиболее емких формулировках – завершает долгий путь осмысления данной темы, хотя более простые и интуитивные решения Сигал (подлинные символы и символические равенства) и Мани-Кёрла (телесные внутренние объекты, идиограммы, истинные репрезентации) обладают своими достоинствами. Так, упомянутая мною выше влюбленная пациентка в момент расставания со своим возлюбленным услышала его игривую (флирт?) фразу «вы же не можете просто так уйти» совершенно конкретным образом – как факт, что она встретила колдуна, который контролирует ее разум и тело, так что она действительно не может уйти. Следует ли размышлять об этом клиническом феномене как о символическом равенстве, внезапно возникшем при неспособности переживать отдельность объекта? Стоит ли подумать о сбоях контейнирования, превращающих бетта-элементы в странные, уничтожающие смысл объекты (с этого момента колдун всегда присутствовал в ее голове в виде некоего физического ощущения и запрещал говорить о нем)? Думая о перспективах работы с этой пациентки, важно ли обращать особое внимание на разработку идиоматического языка сновидений – прежде и помимо обычного языка общих значений (на что обращает особое внимание Мани-Кёрл)? Это спектр вопросов и решений, на мой взгляд, значительно расширяет возможности понимания идеи Биона и ее использования в клиническом мышлении.
Не менее важно восстановление контекста общих кляйнианкских дискуссий в отношении теории проективной идентификации и контейнирования, Эго-деструктивного Супер-Эго и т.д. Я всегда удивляюсь тому, что находятся люди, способные понять эти бионовские концепции без обращения к трудам Г. Розенфальда, Д. Мельтцера, Х. Сигал, Э. Джакса и других авторов этого круга.
Во-вторых, как преподаватель университета, я обращаюсь к творчеству Биона в рамках своих курсов по теории психоанализа для студентов психологического и философского факультетов. Увы, здесь нет возможности для столь детального изучения истории психоаналитической мысли, да и запроса на это. Зато есть возможность читать и обсуждать небольшие тексты Биона на семинарах, сопоставляя их с другими известными студентам теориями мышления, коммуникации, развития, психотерапии и т.д. И снова-таки первостепенное значение приобретает контекст. Я заметил, что студентам-философам более важен контекст клинический, поскольку опыт этот для них практически неизвестен. Использование наряду с теоретическими фрагментами Биона его клинических примеров или же опубликованных примеров других авторов очень помогает (по соображениям конфиденциальности я чувствую себя ограниченным в использовании собственных примеров в университетской аудитории). Зато сами студенты-философы могут весьма активно в своих докладах и курсовых работах исследовать связи Биона с Платоном и Кантом, сопоставить его с Лаканом и Бадью, писать о Бионе и Беккете… Существенной ограниченностью, на мой взгляд, является то, что в нашей философской среде не очень популярны философы англо-саксонской аналитической традиции: Рассел, Витгеншетейн, Куйан, Уиздом и другие (более популярны постмодернистская французская философия и немецкая философская традиция, от Маркса и Гегеля до современных герменевтики и социальной теории). Для меня самого было большим открытием понимание влияния упомянутых философов на мышление и стилистику работ Биона. Так что это еще один контекст, который приходится восстанавливать в преподавании.
Для студентов-психологов, конечно, клинический контекст также значим, поскольку, если они и знакомы с психотерапией, то скорее с некими гуманистическими ее версиями. Однако – что, наверное, не так уж удивительно, – довольно часто они ощущают большую потребность в обсуждении неких теоретических, методологических и философских истоков идей Биона. Так что именно им приходится рассказывать о Канте, Платоне и т.д. И конечно, и тем и другим всегда интересен биографический контекст творчества Биона (хорошим путеводителем для меня здесь стала книга Блендону).
И, наконец, в-третьих, я довольно много преподаю в различных психотерапевтических и психоаналитических группах – в Украине, России, Белоруссии. Конечно, это совсем другой тип преподавания, в котором основной упор делается на технику и клиническую практику. Но возможны ли они без теории? И даже больше – без того, что можно было бы назвать психоаналитическим способом мыслить? Несмотря на то, что Фрейд оказывал психоанализу в статусе мировоззрения, думаю, он создал комплексную науку о человеке, дал начало особому способу мыслить о человеческой реальности, который Бион углубил и продолжил. И это еще один контекст, который мне необходим, чтобы использовать идеи Биона: их место в истории психоанализа. Большую помощь в понимании этого оказывают такие работы, как «Кляйнианское развитие» и «Расширенная метапсихология» Д. Мельтцера, «Эволюция моделей психики» Х. Сигал, некоторые статьи Р. Мани-Керла и многие работы Р. Хиншелвуда. Думаю, они помогаю осознать ту революцию в психоаналитической традиции, которую – не скажу, совершил, – но с максимальной отчетливостью осознал и выразил У. Бион: одновременный поворот к мышлению и коммуникации от психологии влечений и эгоистического Эго (первичного нарциссизма).
Думая о месте Биона в истории психоанализа, я не могу не заметить одну связанную с ним особенность в своем преподавании психоанализа. С самых первых лекций и семинаров в новой группе я спонтанно использую некоторые его афористичные высказывания: об аналитике, способом мыслить под огнем (10); о слушании без памяти и желания; о мысли как отсутствии, no-thing; о том, что неспособность претерпевать (suffer) боль приводит к неспособности претерпевать удовольствие; об шизофренике, неспособном ни заснуть, ни проснуться… Лишь впоследствии эти запоминающиеся формулировки обретают смысл в контексте собственной теории Биона (когда мы все же доходим до ее изучения). Но я думаю, что такое своеобразное рондо отражает нечто важное в замысле самого Биона. Как сказал кто-то из исследователей его творчества, Биону удалось осуществить фундаментальную ре-теоретизацию психоанализа. Давно известные положения, как фрейдовские «свободно парящее внимание» или «принцип удовольствия», заиграли новыми красками и получили новое обоснование (в чем-то это можно сравнить с новым обоснованием классической механики в рамках теории относительности). Как мне кажется, каждая из подобных бионовских идей двунаправлена: она по-новому высвечивает что-то давно известное в психоанализе и, рассмотренная в контексте уже собственной теории Биона, указывает на возможности радикально нового развития психоаналитической мысли.
Еще один момент, который мне кажется важным во всех рамках преподавания Биона, это значимость его языка. К сожалению, имеющиеся русские переводы далеко не всегда передают все нюансы бионовского стиля. Да и вообще, возможен ли такой перевод? Один из наших профессиональных переводчиков заметил, что в отличие от русского языка на английском довольно трудно сказать что-то непонятное, но Биону это удается! (11) Я думаю, это точное наблюдение. Отточенность афористичных, намеренно парадоксальных формулировок Биона особенно заметна в логически строгом синтаксисе аналитического (в лингвистическом смысле) английского языка. Не случайно именно в английской литературе столь широко распространен прием парадокса. В русском, синтетическом языке очень многие фразы изначально могут читаться противоположным образом, так что намеренная парадоксальность не так удивительна. Помимо этого можно упомянуть бионовскую игру смыслами слов suffer, contain, publication, achievement etc., практически невоспроизводимую в переводе. Увлекательно следить, как глагол to contain используется в его обыденном значении для все более точного описания некоего феномена (в ранних статьях вплоть до «О высокомерии» и «Атаки на связь»), пока постепенно не превращается в точный термин в “Learning from experience” – чтобы впоследствии вновь вернуться к многозначности общего словоупотребления. Я не встречал переводов, которые бы смогли отразить эту эволюцию, и думаю, это невозможно. Так же ни один из существующих переводов не передает соответствие терминов верхнего ряда Таблицы Биона (Grid) фрейдовским терминам их «Двух принципов психического функционирования» – одним из препятствий становится трудность перевода понятия, переданного на английском словом notation. Во всех таких случаях нужны пояснения, т.е. снова-таки погружение в контекст – на этот раз лингвистический. Поэтому при всех трудностях в понимании Биона я всегда советую студентам обращаться к оригинальным текстам – как ни странно, даже при не очень глубоком знании английского языка Бион иногда лучше понятен без перевода.
Последняя стилистическая особенность, без понимания которой тексты Биона явно обедняются, это осуществляемое ими некое языковое действие. Говоря о пустом понятии, Бион создает пустое понятие. Говоря об отсутствии памяти и желания, он старается не иметь памяти и желаний («я действительно не желаю, чтобы вы меня понимали»), и – спровоцировать такое же состояние в головах своих читателей и слушателей. Думаю, эту особенность его стиля также нелегко передать в переводе, хотя учитывать ее – бионовский язык достижения (language of achievement) – необходимо.
В качестве примера я могу вспомнить несколько обсуждений на студенческих и психотерапевтических семинарах уже упомянутой краткой статьи Биона «Заметки о памяти и желании» (Бион). Многие участники замечают, что основной тезис Биона о слушании без памяти и желания распадается на два утверждения: банальное и радикальное. Банальная или «слабая» (в логическом смысле) версия мысли Биона фактически совпадает с фрейдовской рекомендацией слушать материал пациента со свободно парящим вниманием, что подразумевает опору в большей степени на непроизвольное запоминание (в терминах психологии памяти). При таком понимании эта идея вовсе не требует постулирования особой познавательной способности, типа интуиции т.п. Если же утверждение Биона прочитывать радикально, в его «сильной» версии (которая намечена уже в этой статье, и все отчетливее звучит в поздних работах; см. Агайо), то оно может показаться слишком далеким от психоанализа. Странной для психоаналитика звучит рекомендация что-то «отключить» в своей психике, в особенности, когда речь идет о таких во многом бессознательных процессах, как желание и запоминание. Весьма сомнительным кажется постулат об отсутствии сенсорных качеств у эмоций и переживаний. Основной тезис все больше напоминает призыв к некоему медитативному состоянию («без желаний» кажется скрытой цитатой из любимой Бионом «Бхагавадгиты»), целью которого может быть открытие нового, соединение с абсолютной реальностью – что угодно, кроме познания психической реальности пациента и достижения терапевтически значимых изменений. Очень многие участники дискуссий отмечают это различие и далее разделяются на ярых приверженцев «мистического», «романтического» Биона, и не менее завзятых критиков такого отхода от клинической реальности (ср. О’Шонесси). Однако, если обратить внимание на указанную выше направленность языка Биона на произведение некоего эффекта (остранения, оживления восприятия), а также на постоянный возврат его мысли к одной и той же теме психоаналитического опыта, противоречия между «мистиками» и «реалистами» заметно снижаются. Становится более понятными парадоксальные утверждения Биона, сближающие веру и знание, мистицизм и реальность (Трансформации).
Я написал выше, что работы Биона способствуют коммуникации между аналитиками, но не всегда приводят к согласию. Так же «работают» они и в процессе преподавания. Всегда будут те, кто любит Биона за непонятность, за возможность интерпретировать его в духе своих собственных, давно любимых предубеждений. Почти в каждой студенческой группе возникают «профессора Биона», требующие все более глубокого погружения в его тексты и формулировки. У кого-то он обязательно вызовет идиосинкразию своим интеллектуализмом, у кого-то, напротив, зацикленностью на психоаналитических реалиях. Однако наиболее благодарными читателями Биона, на мой взгляд, являются те, для кого он меняет их собственный взгляд на психоанализ и психику как таковую – не делая их «бионистами», но и не позволяя законсервировать прежние взгляды. Именно такой эффект произвел Бион на кляйнианскую традицию, и похоже, что-то подобное происходит сейчас и с другими аналитическими школами. Часто это происходит и с обычными читателями его работ. Думаю, такой эффект Бион бы приветствовал.
В заключение я выскажу возможно парадоксальную мысль. Несмотря на всю их сложность, теории Биона являются лучшим введением в психоанализ. Когда на заре своей профессиональной карьеры я занимался психологией школьного образования, популярной в нашей среде была идея русского философа В.С. Библера о том, что детские вопросы – о природе, числах, словах – созвучны вопросам наиболее продвинутых ученых. И между детьми и учеными можно выстроить весьма продуктивный диалог. Недавно я вновь услышал эту мысль в интервью Р. Бриттона (со ссылкой на физика Р. Фейнмана): начинать обучение нужно не со старых знаний, а с наиболее актуальных вопросов современной науки. Мои преподавательские «опыты с Бионом» целиком подтверждают эту мысль. Простые «студенческие» вопросы: «как может помочь понимание?», «приносит ли психоанализ счастье?», «как понять другого человека?», «что чувствует психоаналитик?» — в точности соответствуют Бионовым теоретическим вопрошаниям. Между незнанием и сложной теорией возникает продуктивное напряжение (вполне по Биону), мотивирующее и ориентирующее в дальнейшем путешествии по морям современного психоанализа. Результаты это встречи могут быть очень разлными. В нашей программе кляйнианских семинаров на сегодняшний день 80 % участников закончили психоаналитический тренинг или вошли в него, хотя такая цель никогда не ставилась. Мой собственный многолетний семинар с психотерапевтами, начинавшийся по их просьбе как «семинар по Биону», уже давно стал «семинаром по психоанализу». Для студентов университета, не собирающихся становится аналитиками, часто именно работы Биона становятся мостом, соединяющим их собственные профессиональные интересы с аналитической мыслью. Для психотерапевтов других направлений – убедительным доказательством, что эта мысль жива и развивается.
Наверное, исходя из замысла Биона, не стоит удивляться тому, что его сложные теории на самом деле помогают встрече с психоанализом. Скорее, стоит снова и снова вместе с Бионом удивляться тому, что существуют психоанализ, человеческая душа и наша способность иногда понимать друг друга.
Литература
1. Aguayo, J., Barnet, M. (ed) (2013) Wilfred Bion: Los Angeles Seminars and Supervision. London: Karnac Books.
2. Bion, F. (1995) The Days of Our Lives. The Journal of The Melanie Klein & Object Relations Journal, Vol 13, No.1. And in: The Institute of Psychoanalysis, http://www.psychoanalysis.org.uk/days.htm
3. Bion, W. (1958) On Arrogance. International Journal of Psycho-Analysis, 39: 144-146.
4. Bion, W. (1959) Attacks on Linking. International Journal of Psycho-Analysis 40: 308-15; Republished (1967) in W.R. Bion, Second Thoughts. London, Heinemann, Pp. 93-109.
5. Bion, W. (1962a) A Theory of Thinking. International Journal of Psycho-Analysis 43: 306-10; Republished (1967) in W.R. Bion, Second Thoughts. London, Heinemann, pp. 110-19.
6. Bion, W. (1962b) Learning from Experience. London, Heinemann.
7. Bion, W. (1963) Elements of Psycho-Analysis. London, Heinemann.
8. Bion, W. (1965) Transformations. London, Heinemann.
9. Bion, W. (1967) Notes on Memory and Desire. Spillius Bott, E. (ed.) (1988) Melanie Klein Today. Vol. 2. Mainly Practice. London, Routledge, Pp.15-18.
10. Bion, W. (1970) Attention and Interpretation. London: Tavistock.
11. Bion W. (1994) Cogitations. London: Karnack Books.
12. Bl?andonu, G. (1994) Wilfred Bion. His Life and His Work. London, Free Association Books.
13. Britton, R. (1992) Keeping Things in Mind. In: Anderson, R. (ed) (1992) Clinical Lectures on Klein and Bion. London: Routledge, pp.102-113.
14. Britton, R. (1998) Belief and Psychic Reality. In: Britton, R. (1998) Belief and Imagination: Explorations in Psychoanalysis. London And New York, Routledge, pp. 8-18.
15. Caper, R. (1999) On Alfa Function. In: Caper, R. (1999) A Mind of One’s Own. A Kleinian View of Self and Object. London, Routledge, pp. 127-137.
16. Dilthey, W. (1989) Introduction to the Human Sciences (1883). In Dilthey, W. (1985–2002) Selected Works, R.A. Makkreel and F. Rodi (eds.), Princeton, NJ: Princeton University Press., Vol. 1.
17. Encounters through Generations. (2012) A Production of the Audio-Visual Project, British Institute of Psychoanalysis.
18. Garvey, P. (2010) Found in Translation: Ukraine is Not Dead Yet. Teaching the psychoanalytic approach in Ukraine. http://www.melanie-klein-trust.org.uk/worldwide_events?item=31
19. Grotstein, J. (ed.) (1981) Do I Dare Disturb the Universe? Beverly Hills: Caesura.
20. Hinshelwood R. D. (1991) A Dictionary of Kleinian Thought. London, Free Association Books.
21. Hinshelwood, R.D. (1994) Clinical Klein. London: Free Association Books.
22. Isaacs, S. (1939) Criteria for Interpretation’, IJPA 20: 148-60; Republished (1948) in: Isaacs, Childhood and After. London: Routledge And Kegan Paul, pp. 109-121.
23. Kernberg, O.F. (1992) Aggression in Personality Disorders and Perversions. New Haven, Connecticut, Yale University Press.
24. Klein, M. (1946) Notes on Some Schizoid Mechanisms. In: Klein, M. (1975) The Writings of Melanie Klein, Vol. 3. Envy and Gratitude and Other Works 1946-1963. London, Hogarth Press.
25. Meeting Ron Britton. (2012) A Production of the Audio-Visual Project, British Institute of Psychoanalysis.
26. Meltzer, D. (1978) The Kleinian Development. Perth: Clunie.
27. Meltzer, D. (1984) Dream Life. Perth: Clunie.
28. Meltzer, D. (1986) Studies in Extended Metapsychology. Perth: Clunie.
29. Money-Kyrle, R. (1968) Cognitive Development, IJPA 49: 691-8; Republished (1978) in: The Collected Papers of Roger Money-Kyrle. Perth: Clunie, Pp. 416-33; And in: Grotstein, J. (1981) (ed.) Do I Dare Disturb the Universe? Beverly Hills: Caesura, Pp. 537-50.
30. Noel-Smith, K. (2013) Thoughts, Thinking and Thinker: Bion’s Philosophical Encounter with Kant. In: Torres, N., Hinshelwood, R. (ed) (2013) Bion’s Sources. London and New York: Routledge, pp. 124-136.
31. O’Shaughnessy, E. (1981) W.R. Bion’s Theory of Thinking and New Techniques in Child Analysis. Spillius Bott, E. (ed.) (1988) Melanie Klein Today. Vol. 2. Mainly Practice. London, Routledge, pp.147-157.
32. O’Shaughnessy, E. (1992) Psychosis: not Thinking in the Bizarre World. In : Anderson, R. (ed) (1992) Clinical Lectures on Klein and Bion. London: Routledge, pp.89-101.
33. O’Shaughnessy, E. (2005) Whose Bion? International Journal of Psycho-Analysis, 86:1523-1528.
34. Quinodoz, J.-M. (2008) Listening to Hanna Segal. London and New York, Routledge.
35. Rosenfeld, H. (1981) On the Psychology and Treatment of Psychotic Patients (Historical And Comparative Reflections). In: Grotstein, J.S. (ed) (1981) Do I Dare Disturb the Universe? Memorial to Wilfred R. Bion. Beverly Hills: Caesura, Pp. 167-180.
36. Sartre, J.-P. (1949) What is Literature? New York: Philosophical Library.
37. Segal, H. (1978) On Symbolism. International Journal of Psycho-Analysis 55: 315-319; Republished in: Segal, Psychoanalysis, Literature and War: Papers 1972-1995. London: Routledge.
38. Segal, H. (2001) Changing Models of the Mind. In: C. Bronstein (Ed.) (2001) Kleinian Theory. A Contemporary Perspective. London and Philadelphia, Whurr Publishers, pp. 157-164.
39. Stokes, A. (1965) The Invitation to Art. London: Tavistock.
40. Wallerstein R. (1988) One Psychoanalysis or Many? IJPA, 69: 5-21.
41. Wisdom, J.O. (1981) Metapsychology after Forty Years. In: Grotstein, J.S. (ed) (1981) Do I Dare Disturb the Universe? Memorial to Wilfred R. Bion. Beverly Hills: Caesura, pp. 601-626. (P.612)
42. Wisdom, J.O. (1987) Bion’s Place in the Troika. Int. R. Psycho-Anal., 14:541-551. (P.544)
43. Хиншелвуд Р. Словарь кляйнианского психоанализа. М.: Когито-Центр, 2007.
44. Романов И.Ю. Расширение в область мысли: идеи Биона и современный психоанализ // Бион У. Р. Элементы психоанализа. — М.: «Когито-Центр», 2009, с. 7-10.
45. Романов И.Ю. Мышление, опыт и коммуникация в работах Уилфреда Биона // Філософські перипетії: Вісник Харківського національного університету ім. В.Н. Каразіна. Серія “Філософія”. – 2002. – № 561’2002. – c.54-61.
46. Романов И.Ю. В ритме движений души. Несколько замечаний об эволюции кляйнинаского психоанализа // Журнал практической психологии и психоанализа, 2006, № 1. http://psyjournal.ru/psyjournal/articles/detail.php?ID=2669
Примечания
1) Мой вклад в «бионоведение» более чем скромен. Я написал одну статью с изложением бионовского понимания мышления и коммуникации (возможно, это было первое изложение его взглядов на русском языке), предисловие к русскому изданию «Элементов психоанализа», выступил на нескольких специальных конференциях, а также отредактировал некоторые переводы на русский язык работ Биона и опирающихся на него авторов. И, конечно же, я использую многие идеи Биона в своей клинической работе и преподавании.
2) На момент написания этой статьи в Украине имеется 7 аналитиков МПА и около 15 кандидатов, и наше сообщество начало переговоры с МПА о создании стади-групп.
3) О программе семинаров можно прочитать на сайте МКТ (Garvey).
4) Я согласен с указанием на то, что бионовское использование кантовского термина «вещь в себе» весьма неточно (Noel). Уиздом также указывает на его несоответствие современным философским и психологическим воззрениям.
5) В этом центростремительном движении, кстати, заключается одно из основных отличий Биона от Лакана. Теоретизирование последнего было скорее центробежным: скрещивая психоанализ с гуманитарным знанием, он пытался ответить на некие общефилософские вопросы, в то время как Бион снова и снова возвращается к уникальному событию встречи двух умов в психоаналитическом кабинете. Возможно, это отчасти объясняет и различие судеб их наследия в психоанализе и за его пределами: психоаналитическую популярность Биона и академическую – Лакана.
6) Хотя я скорее согласен с критическим отношением к этому термину у С. Айзекс, это не отменяет очерченной Бионом проблемы. Айзекс писала: «Сегодня такое осознание более глубокого значения материала пациента иногда описывается как интуиция. Я предпочитаю избегать этого термина из-за его мистических коннотаций. Процесс понимания может быть по большей части бессознательным, но он не мистичен. Было бы лучше описывать его как восприятие. … Наша способность видеть это [бессознательное значение] зависит, как я говорила, от богатства процесса в нас самих, частично сознательного и частично бессознательного. Но это объективное восприятие чего-то в пациенте, и оно базируется на актуальных данных» (Isaacs, 1939).
7) Мне более близка точка зрения Ж.-П. Сартра: «Желтый просвет в тучах над Голгофой у Тинторетто выбран вовсе не для того, чтобы обозначить тревогу, и не для того, чтобы вызвать ее: он сам есть тревога и одновременно желтое небо» (Sartre). Кажется, близкую точку зрения развивает А. Стоукс в своих работах о психодинамическом значении формальных аспектов искусства, «охватывающем» воздействии формы и цвета, и т.д. (Stokes).
8) Так, на конференции «Что специфично для психоанализа сегодня?», посвященной проекту Д. Таккета, мне довелось услышать дискуссию об аналитической технике между М. Фельдманом и М.-Ф. Диспо. Казалось, докладчики расходились в своем понимании большинства технических вопросов: сути и значения интерпретации, значения переноса, даже в используемых ими способах фиксации и подачи клинического материала. Однако их явно объединяли повторяющиеся ссылки на идеи Биона – о контейнировании, трансформации и т.д. Так что ответ на вопрос, вынесенный в название конференции, звучал предельно просто: Уилфред Бион.
9) В одном из интервью в связи с обсуждением темы контрпереноса Х. Сигал с ощутимой горечью говорит об этой особенности Биона не ссылаться на предшественников и соратников (Quinodoz).
10)К сожалению, в моей стране в данный момент эта метафора приобретает ужасающе конкретное значение.
11) Я благодарен переводчику З. Баблояну за совместную работу и многочисленные обсуждения языка и идей Биона, в ходе которых и родились нижеследующие размышления.
Переработанная и сокращенная версия этой статьи опубликована как: Romanov, I. Bion’s adventure in a country without psychoanalysis. In Harris Williams, M. (ed.) (2015) Teaching Bion: Modes and Approaches. London, Karnac Books, p. 127-140.